Бабский мотив [Киллер в сиреневой юбке] - Иоанна Хмелевская

Раз такие мысли у меня появились, значит, в кассу я стояла долго. Будем считать, что из «Биллы» вышла часов в шесть, дома оказалась в шесть тридцать — пробки, чтоб они сдохли. Дети уже были дома, пани Ядзя привела их домой в пять, как обычно. Мои дети уже привыкли к самостоятельности, и очень возможно, что шестилетняя Агатка отличается большей взрослостью, чем восьмилетний Петрусь. Они пообедали и тихо себе играли, безо всяких эксцессов, а то я бы запомнила. Так, получается, что Стефан уже должен был находиться дома, иначе бы пани Ядзя задержалась. Впрочем, нет, это же я пришла раньше обычного и отпустила няню. И после этого никуда из дома не отлучалась.

Все это, глядя в ежедневник, я старательно пересказала шефу.

Он покашлял, словно чем-то очень раздосадованный.

— Вы сами понимаете, что детей мы допрашивать не станем. Но по анонимному доносу, в шестнадцать сорок вы… как бы это помягче выразиться… вступили в личный контакт с иностранцем, Ахмедом Махади, в вестибюле «Гранд-Отеля», после чего провели с ним час с четвертью в его номере. Вы вышли в восемнадцать десять и удалились в неизвестном направлении. В восемнадцать двадцать Ахмед Махади, сидя в баре, пожаловался бармену, что вы обокрали его на скромную сумму в тысячу четыреста долларов, но он на вас не в обиде и шума поднимать не станет.

И этот Махади, и бармен описали вас так, что сомневаться не приходится. Не говоря уже о том, что дама представилась вашим именем. И что мне с этим делать?

— Пан прокурор, — сказала я после очень долгого молчания. — Посмотрите на меня, пожалуйста, внимательно. Я действительно похожа на кретинку?

Он выполнил мою просьбу.

— По-моему, нет. А что?

— Вы на самом деле думаете, что если бы я соблазняла иностранцев из стран третьего мира, неважно, для собственного удовольствия или в корыстных целях, то стала бы представляться встречным-поперечным собственным именем? Напиться между прокуратурой и «Гранд-Отелем» я просто не успела бы, а на трезвую голову надо было эту голову потерять, чтобы ляпнуть: я, мол, Барбара Борковская, прокурор. Вы действительно верите в такие глупости? Кто-то изо всех сил старается вымазать меня дёгтем, и неужели я не могу рассчитывать на помощь органов правосудия, где имею честь трудиться?

Шеф молчал.

— Лично мне вы нравитесь, — наконец признался он. — Более того, я вас ценю как отличного работника. И я буду с вами совершенно откровенен, но за пределы этих стен наш разговор выйти не должен.

— Я не болтлива, — буркнула я, потихоньку закипая.

— Верю. Я тоже. Общая ситуация в прокуратуре вам известна не хуже, чем мне. К сожалению, о нас ходят небезосновательные сплетни, давление сверху тоже имеет место, да что я вам рассказываю, вы сами все прекрасно знаете.

Словно мало нам преступников, которых мы должны освобождать, всех этих увёрток насчёт недостатка улик, так теперь ещё работника прокуратуры обвиняют черт-те в чем. Может, вас обуял бес и вы действительно компрометируете прокуратуру, но я лично в такое не верю. Может, кто-то решил воспользоваться вами, чтобы ещё больше очернить органы правосудия. Не знаю. Но, кроме анонимок, по городу ходят сплетни, что вы открыто берете взятки. Опять же, я в это поверить не могу, но, к сожалению, или вы эти сплетни как-нибудь укоротите, или…

О, я отлично знала, что скрывается за этим «или». Меня выгонят с работы. А уволенному прокурору не позавидуешь.

— Или я действительно с головой брошусь в мир мошенничеств, взяток и преступного укрывательства, — с горечью подхватила я. — Я вам сразу скажу, что даже не догадываюсь, почему меня травят. Возможно, это только начало, возможно, затем последуют мои коллеги, которых уделают точно так же. Простите меня за искренность, но вы, насколько я знаю, взяток не берете. И я не беру. Может, мы кому-то очень мешаем?

— Думаю, да. И не мы одни. Есть ещё судьи…

Мы помолчали, отлично понимая друг друга.

Я уже не сомневалась, что меня уготовили на убой. Мне пришлось бы угрохать все своё время и все силы, чтобы опровергнуть сплетни и слухи, и наверняка без особого результата. Ещё сидя в кабинете шефа, я задумалась, чем же мне заняться после ухода из прокуратуры.

Стефан. Мой муж. Человек, на которого я могла опереться. Интеллигентный, смекалистый, знающий нашу действительность, уверенный в себе, отец моих детей. Он перестанет обращать внимание на глупости, отнесётся к моим бедам серьёзно, задумается. Поможет…

Ах, как замечательно все выходит!

В тот же вечер Стефан появился не очень поздно, с рассеянной нежностью поцеловал поужинавших деток, чистеньких… Нет, Агатку я уже помыла, а Петрусь заканчивал туалет самостоятельно. После чего муж уселся со мной выпить чаю. Лицо у него было каменное.

— Ты действительно решила показать себя в самом худшем свете? — спросил он, прежде чем я успела сказать хоть слово. — Такого я от тебя не ожидал.

— И что же, если можно поинтересоваться, я опять натворила? — довольно ехидно осведомилась я.

Оказалось, что закатила вульгарный скандал на Мокотовской. Почему, дьявол её побери, на Мокотовской, на кой она мне сдалась и почему именно эта улица во всей Варшаве стала сценой для моих пошлых выступлений? Я даже проезжаю там редко, и никаких дел у меня там никогда не было. Что же такого особенного в этой Мокотовской?!

С огромным изумлением я узнала, что именно там, возле театра (не иначе как меня вдохновила Мельпомена), живёт секретарша моего мужа, несчастная Уршуля Белка. По мне, так она могла там не только жить, а даже в землю врасти, расцвести и стоять, как яблоня с грушами, мне-то какое дело. Так нет же, я подкараулила её у ворот, чтобы устроить ей публичный скандал с непристойными выкриками, ругательствами и угрозами.

Бедной Уршульке пришлось спрятаться в клетушке дворника, пардон, управдома, бедняжка всерьёз опасалась рукоприкладства с моей стороны.

То, что это была я, не вызывало никаких сомнений. Все узнали моё зимнее пальто, коричневое, с искусственным мехом, с капюшоном, мои коротенькие сапожки, правда, в таких каждая вторая ходит, чёрную сумку на ремне через плечо.

К тому же среди свидетелей не было глухих, все прекрасно слышали, как я орала разные угрозы, дерзко при этом ссылаясь на свой пост и профессию, чтобы никто, не дай бог, не усомнился, кто я такая.

Гневный монолог своего мужа я слушала с ужасом и в полном остолбенении. Один из нас явно спятил.

— Ну нет, не может быть, чтобы ты поверил в подобную чушь, — наконец выдавила я. — Я эту Уршулю, как её там… Бялку…

— Белку.

— Все равно, пусть будет Белка, не знаю, в глаза её никогда не видела и не верю, чтобы особа такого уровня могла заинтересовать тебя, поэтому прекрати морочить голову себе и мне!

— О её уровне, — резко перебил он меня, — ты не имеешь ни малейшего понятия, зато уровень твоих поступков переходит все допустимые границы. У тебя даже недостаёт мужества сказать правду!

Вот тут меня чуть не хватил кондрашка.

Я словно окаменела. Ну нет, я не унижусь до объяснений и оправданий. Если он верит в весь этот бред, значит, я девять лет жила в страшном заблуждении. Я чудовищно ошиблась в человеке, которого сделала основой своей жизни, которому верила, который, как я полагала, должен встать на. мою защиту, даже если весь мир ополчится против меня! Которого я, к тому же, любила… Как видно, глупо и незаслуженно.

Вместо того чтобы обсудить со мной эту идиотскую травлю, подумать, проверить все, этот напыщенный баран принял за истину все гадостные сплетни! Да ещё и требовал от меня признаний и оправданий. Господи, может, он с ума сошёл? Может, это не я демонстрирую вульгарное сумасшествие, а он — умственное вырождение?

Я замолчала, решив сама провести следствие, хотя тошно мне было, как на свалке. Уникальная мерзость: доказывать, что ты не куча дерьма!

Я предпочла бы даже доказывать, что я не верблюдица. Или не перуанская лама.

Первым делом я надумала сменить гардероб.

От пальто могла освободиться, — слава богу, потеплело, а пальто у меня было единственное.

Зато имелись два плаща и две куртки, в том числе одна утеплённая и со съёмным капюшоном. Уже кое-что. На каком-то вещевом рынке я купила синюю юбку, темно-синий жакет и водолазку.

Сверху можно даже самую лёгкую куртку накинуть. Пусть я заледенею, но каждый день буду одеваться по-другому и стараться, чтобы с утра мой собственный муж фиксировал, как я выгляжу.

Я сразу поняла, в чем главная трудность: у меня не было списка моих безобразий. Одну дату я запомнила точно: девятнадцатое февраля, спасибо шефу, ещё три можно было вычислить из разговоров со Стефаном и Яцусем. О скандале в обществе мафиози можно выяснить у администрации казино. Но о датах остальных моих дебоширств узнать не удастся.

Моя задача — алиби. Идеальное и легко проверяемое алиби. Если я торчала в зале суда или по очереди допрашивала трех свидетелей, а при этом одновременно крушила посуду в кабаке или скандалила посреди улицы, ясное дело, что кто-то из двух явно была не я. Сопоставить показания тех, кто меня видел… Минутку! Только теперь я поняла, что никто из моих собеседников лично не присутствовал при этих поучительных зрелищах. Ни мой муж, ни Яцусь, ни шеф, ни пани адвокат Стронжек. Каждый только что-то слышал, каждому что-то пересказывали.